с. 91. В последнее десятилетие стала набирать силу русскоязычная
дагестанская поэзия, до того не имевшая устойчивых тенденций к
разнообразию жанров и стилей. Поэты, принадлежащие к разным народам,
пишут не только на русском языке, но и по-русски, не переставая при
этом оставаться национальными творцами. Манера стихосложения, сюжетные
ситуации, смелые поиски в области ритма, суперметафоричность, еще
десяток лет назад казавшиеся новаторскими, сейчас просматриваются под
знаком приобщения к «большому стилю».
Художникам слова удается органично вплетать реалии времени и нормы
«новояза» в поэтическую ткань, включать их в свой личностный
поэтический мир. «Впервые метареализм оформился как особое стилевое
течение и как теоретическое понятие на поэтическом вечере 8 июня 1983
года», — сообщает его идеолог М. Эпштейн [4, с. 121]. На протяжении
1980-х он создает ряд работ, где манифестируются основные
классификационные характеристики метареализма. (см.: [1, с. 287]).
Несмотря на столь активное внедрение метареализма в российскую
поэтическую систему, смысл этого термина не был до конца ясен.
Провозглашая метафизические установки метареализма («это метафизический
реализм, т. е. реализм не физической данности, а сверхфизической
природы вещей»), Эпштейн неоднократно подчеркивает разрыв поэтики
метареализма с конкретной эмпирикой социального или политического жеста
[4, с. 287].
Поэтесса Светлана Кекова пишет: «Поэзия в своей сокровенной сущности
метафизична. Даже простая метафора — это уже метафизика, потому что она
выявляет незримые связи между вещами. И рифма по своей сути метафизична
тоже» [3, с. 203—204].
Хотя поэты-метареалисты (А. Парщиков, И. Жданов, А. Еременко, А.
Шатуновский, И. Кутик, О. Седакова и др.) не остались обделенными
публичным признанием, в авторитетных литературоведческих трудах
метареализм рассматривается чаще всего в критическом ракурсе.
Иное место занял метареализм в неподготовленной предшествующими
элитарными изысками дагестанской поэзии, проявившись ярко, интенсивно,
талантливо. Основным ядром поэтов-метареалистов стало поэтическое
сообщество «Новая волна», у истоков которого стоит русскоязычный поэт,
агул по национальной принадлежности, Джамаль (Фатхулла Джамалов)*.
Первичный импульс поэтическому направлению был дан, конечно,
московскими метареалистами, но Джамаль представил столь яркие образцы
метафорического письма, что вполне можно говорить о собственном его
толковании метареализма, зачастую более глубоком, чем у его русских
учителей.
В 1986 г. на турнире поэтов в городе Иванове Джамаль был удостоен
титула «Король поэтов», однако это не стало причиной его популярности.
Сам Джамаль в этот период пишет:
Пишу на туче, следуя канону.
Имею все — и чувствую потерю,
Примеров нет, чтоб следовать примеру,
Король любви разбил свою корону.
Дагестанский же читатель сразу оценил новизну и значимость творчества
поэта. В предисловии к сборнику стихов Джамаля «Вестник аль-Денеба»
приведены высказывания известных литературоведов о его поэзии, поэтов
из разных точек России и зарубежья. «Нет аналогов», «невероятные
возможности», «поэзия XXI века», «новый уровень мышления», «поэзия
европейского уровня», «вертикальное постижение» — таковы заголовки,
предпосланные этим высказываниям.
Поэт Юрий Проскуряков отмечает, что творчество Джамаля «представляет
собой поэзию европейского уровня. В ней органически сливаются мотивы
восточной, русской и кавказской (горской) лирики».
Владимир Марфин называет Джамаля поэтом XXI века. «Новые приемы и
методы, которые он использует в своей поэзии, вызывают восхищение у
истинных ценителей поэзии. Многие поэты будут учиться мастерству по его
произведениям».
с.92. «Обращение к планетарной, космической теме, судьбе человека
всей планеты, использование приемов изображения действительности,
которые не были в употреблении ни у дагестанских, ни у русских авторов,
делают произведения Джамаля наднациональными», — пишет исследователь
современной литературы Абдулла Вагидов.
Семантика слова в поэтических текстах Джамаля далека от общепринятой.
Слово здесь является знаком, символом, несущим закодированную
информацию. Эта информация может быть расшифрована только в целостном
контексте произведения, а внутренний смысл последнего раскрывается лишь
в контексте определенной духовно-эстетической традиции. Другой
характерной чертой творений Джамаля является оригинальная и насыщенная
образная система. Девиз его творчества — ни строчки без образа! «Поэзия
без обра-зов — безобразие», — утверждает Джамаль.
Интенсивная метафорика сближает его духовные стихи с традицией
суфийской поэзии, парадоксальность внутреннего мышления — с коанами
текстов дзен-буддийских монахов. Джамаль рассматривает Слово как ключ к
тайнам мироздания, а поэзию — как метод познания Метареальности. Он
полагает, цитируя Иосифа Бродского, что в настоящее время, когда кризис
языка и методов познания современной науки совершенно очевиден, его
открытия становятся достоянием новой науки, ибо истинная поэзия –
«колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения».
На таком фоне заметна связь текстов Джамаля с категориями
художественного языка, которые оказались подчиненными метафизическим,
метареалистическим, трансцендентным категориям. Он не опирается на
предметность сюжета, оперируя категориями ирреальности, символами и
концептами, ибо слово, сопряженное с отвлеченным знанием, становится
словом-концептом:
Молитвенный город, Джума-минаретный,
Дербент, ты — мечеть с муэдзином вокальным.
И пятничный полдень задумчив, как древний
Платан во дворе с ихтиандром наскальным.
Минбар источает сияние веры,
Вибрирует купол небес безоаровый,
Когда, озонируя астронные сферы,
Пронзает весь космос азан светозарный. [2, с. 76]
Сочетая несочетаемое, в данном случае мусульманскую символику (мечеть,
муэдзин, минбар, азан) и предельно субъективизированные обозначения
признаков астрального плана, основанных на непереводимости
индивидуального мировоззрения, поэт переводит свой текст в
ирреально-символическую плоскость.
Джамаль уверенно чувствует себя в пространстве и времени своих
произведений, где он смело экспериментирует, переплетая различные
временные пласты. В этом сопряжении на одной повествовательной
плоскости разных временных событий, где настоящее и будущее находятся
рядом, сливаясь в одной строфе, в строке, без перехода, без
опознавательных примет поэт творит свое стилистическое освоение и
преодоление времени:
с. 93. Кармический веер.
Развернет опахала тевтонская ночь.
В генераторах ген растворится эмаль.
И прихлынет саванна к затылку, как желчь.
В радиальных отсеках взорвется Грааль.
Флегматичный туман заведет разговор
В тупики конголезских термитных дорог.
Над Тянь-Шанем взойдет технотронный собор.
И кентавры войдут в амазонский поток.
Австралийские ламы прочертят нам сны
На рунических письмах бермудских жрецов.
И с неоновых пальцев цветной тишины
Разлетится кармический веер скворцов. [2, с. 47]
А. Вагидов пишет: «Стихотворение “Кармический веер” интересно не только
“сближением”, расположением в одной картине тевтонской ночи, саванны,
Конго, Тянь-Шаня, амазонского потока и т. д. Фантастическая картина
мироздания оказалась необходимой, чтобы сказать:
“И с неоновых пальцев цветной тишины
Разлетится кармический веер скворцов”.
Здесь сказано о веере скворцов, но имеется в виду карма лирического героя» (см.: [2, с. 89]).
От некоторых астральных стихов Джамаля рождается ощущение
вне-временного сознания, неуклонно несущегося к фатальному концу и
черте времени, существует он в вечном одновременного пребывания всего и
всех, где причудливо перемешано бывшее, происходящее, воображаемое:
В зеркалах озарений рубинами пляшет капель.
Горбатая осень ложится в снега и созвездья.
Пульсирует космос. В степях Ориона — метель.
И прав аль-Бируни: за бездною новая бездна! [2, с. 68]
Несмотря на использование Джамалем постмодернистского приема «двойного
кодирования», в его стихах очевидно разнообразие тем и идей, образов и
скрытых манифестаций, поиск эволюционного движения. Сама новаторская
форма его поэтического высказывания нерасторжимо слита с этим
содержанием. Автор поглощен проблемой времени, возвратными ритмическими
пульсациями роковых минут истории, ищет форму их прогноза и обуздания.
Сакральные тайны вечности и запредельный прорыв в будущее с его
преобразовательно-космическим мировоззрением — черта и примета
ноосферного мировоззрения, перекликающегося с философской мыслью
Вернадского. И все это удивительным образом переплетается с приметами
суфизма, стремлением проникнуть в ширь и глубь Азии, в ее тайны и ее
метафизику:
Рождает звезды квантовая пена,
Озарена азанами Кааба,
Солярный знак вещает перемены,
Дракон терзает сердце аль-Кохаба.
Развертывая время, как дискету,
Перенесемся в царство зиккуратов.
Прислушаемся к проповеди ветра,
Ревущего в преданиях Гуджарата.
Слова — времен связующие звенья,
Код памяти, ключи от мирозданья.
Вооружишь доспехами терпенья,
Ищи — найдешь, достигнешь основанья. [2, с. 29]
с. 94 Наряду с «космическими откровениями» в творчестве Джамаля
рельефно выделяются архетипические элементы, вырастает роль
магического, связанного с язычеством, концептуализма, в котором
происходит обновление и уточнение смысла используемых цитат, скрытых
аллюзий и многое другое. Как правило, это связано с родиной поэта —
Агулом.
В Южном Дагестане искусство ковроткачества берет начало с глубокой
древности. Каждый ковер содержит определенный код, выраженный
расположением узоров, знаков, символов. Магические обереги известны
ковровщицам еще с языческих времен, и в каждом отдельном случае — это
тайна, сохраняемая веками. В эту тайну проникает поэт:
В куфических листьях агульских ковров
Орнамент с узором потопа
Таит в себе бремя семи языков
И тайны былой катастрофы.
Сплетение линий читаем, как сад
Висячий — с небес Вавилона:
Царю Хаммурапи диктует Евфрат
Сакральные клинья закона.
Джамаль читает орнамент ковра и видит знаки, скрытые от других:
Расчерчен аспект андрогинной звезды.
Горит Андромеда, как люстра.
Знает он и то, для чего был создан орнамент много веков назад:
И гасит вулкан перманентной вражды
Вербальным дождем Заратустра.
Видит он и то, как:
В астральных арканах ключи сефирот
Меняют космический фазис… [2, с. 51]
Пространство поэзии Джамаля многомерно, многозначно и имеет много
уровней восприятия. Эта многоуровневость объясняет стремление в каждой
фразе высказаться вполне, привлекая все ресурсы своего жизненного и
языкового опыта. Поэт раскрывает перед нами сам процесс мышления в его
целостности и оригинальности, он не может, а возможно, и не желает
искусственно очистить текст от непонятных многим деталей и слов. Новая
внутренняя реальность требует новых слов, эмоций, способов выражения.
Творчество Джамаля привлекает молодых одаренных поэтов. Среди них
Гусейни и Кистаман Рамазанова, вместе с Джамалем составившие основу
объединения «Новая волна». Творчество его оказывает большое влияние и
на поэтов новой формации, не принадлежащих к течению метареализма, но
создающих интересные тексты в новой, непривычной стилистике.
Библиографический список
1. Голынко-Вольфсон Д. От пустоты реальности к полноте метафоры // Новое лит. обозрение. № 62 (2003).
2. Джамаль. Вестник аль-Денеба. Махачкала, 2001.
3. Кекова С. А стихи — тонкая материя // Вопр. лит. 2002. Март—апрель.
4. Эпштейн М. Постмодернизм в России. М., 2000.
Да, Фатхула, мне эта работа понравилась. Это первое
впечатление. Но я, конечно, изучу её более внимательно. Автор глубоко
прониклась твоей поэзией. Видимо, у неё самой восточные корни, это,
конечно, ей помогает.
А мне её эта работа поможет в мастер - классе, мне необходимо, чтобы о
космореализме говорили не только мы, но и другие, и хорошо, что это наш
Ивановский университет, а не заграница.
Я очень рада за тебя. Космореализм будет на высоте, за ним - будущее!!!
Приветствую Вас Гость | RSS
